У моих друзей есть собака, это пёс пекинесовской породы. Ему восемь лет. Характер у пса ещё тот: своенравный, вредный, громкий и задиристый.
Возможно, я не прав, описывая пса, но таким он мне кажется, когда я прихожу в гости к своим друзьям. У меня есть своя версия, почему из когда-то милого щенка вырос вот такой задира.
Дело в том, что воспитывался он исключительно в женском коллективе, поэтому псу многое позволялось и прощалось.
Его любили (и любят до сих пор), как единственного мужика в доме, поэтому пёс, постепенно взрослея, понимал, что его положение более значительное, чем только для того, чтобы ограничиваться позволением себя любить и в ответ выражать свою псиную преданность.
Значимость в своих собственных псиных глазах со временем росла всё больше и больше, до тех пор, пока не перешла в некоторую тиранию, обозначившуюся, например, в виде отчаянного недопущения на свою территорию, которая определилась самим псом в некоторых местах квартиры.
Стали возникать конфликты, когда заход на псиную территорию заканчивался для нарушителей весьма серьезной трепкой со стороны пса.
Вот так пёс и живет со своими хозяевами – в сложных межличностных отношениях. По правде сказать, я часто рекомендовал своим друзьям взяться за воспитание пса. Для начала я предлагал поставить его на место самым простым, но эффективным способом – хорошей взбучкой с использованием ремня (кого из нас в детстве так не воспитывали наши любимые родители?).
Но мои друзья настолько добры и милосердны, что этот вариант воспитания отвергают в принципе. Максимум, что они могут себе позволить – громкий возглас типа «Нельзя! На место!». В такие моменты на псиной морде отображается некое подобие повиновения, с одновременным намеком на презрение. И всё затем идёт своим чередом.
Короче говоря, если посмотреть на пса с позиции моего рассказа, то можно придти к выводу, что это псиный хам, избалованный донельзя своими хозяйками, и поправший все нормы собачьих и человеческих взаимоотношений.
Но вчера я взглянул на пса по-другому, и что-то внутри меня ёкнуло, и стало мне его до невозможности жаль.
Пса побрили, так, что из полульва-полусобаки возник странный образ ничегонепонятного. Это существо вызывает теперь только жалость, хотя был побрит пес из самых лучших побуждений – жаркое лето совершенно не сочетается с мощной шубой пса.
Я пришел в гости к своим друзьям, пес громко пожаловался мне на свои перемены, которые явно не одобрил. Но так было лучше для пса, ну, и для его хозяек тоже.
Потом я сел в кресло, а пёс лег под столом недалеко от меня. Я стал незаметно за ним наблюдать.
И в этот момент, как мне показалось, я понял пса, понял, почему он такой получился. Я увидел пса не как собаку, а как личность, обладающую разумом и собственным «Я», каким бы малым оно не казалось всем вокруг.
Пёс с грустью смотрел в одну точку, а я смотрел на него. И я понял, что вижу то же самое, что и пёс.