Больше всех не повезло истории: каждое последующее поколение считает совершенно необходимым дополнить историю поколений предыдущих. Но, как говорил когда-то барон Мюнхгаузен (возможно, и не говорил, но кто теперь точно об этом знает?): «Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют, становится нестерпимо больно».
Бедная история, лишь она одна знает, что правда, а что ложь, но она скромно молчит и терпит.
За нее говорят историки — как они скажут, так и будет: древние египтяне откроют Америку, войска Наполеона дойдут до Австралии, наш народ не победит фашизм, Гагарин не полетит в космос.

Как я пришел к СССР и лично товарищу Сталину (часть 2)

Антисоветчик — всегда русофоб.
Не могу точно вспомнить, когда я впервые услышал это страшное имя. Все дело в том, что я был тогда еще очень маленьким. Либо ходил в детский сад, либо учился в первом классе школы.
Тогда я еще не прочитал ту статью в АиФ, о которой я писал ранее, познание жизни в тот момент только-только начиналось, но сейчас я убежден, что именно тот вечер и стал зерном, из которого вырос баобаб моей моральной измены.

Помню только, что это был вечер, мой брат, старшеклассник, делал уроки в нашей комнате, мама что-то готовила на кухне, а я сидел на полу в полуосвещенной комнате и возился со старыми игрушками.
Отец сидел на старом зеленом диване и смотрел телевизор. Был иностранный документальный фильм, я помню это по английским фразам, предваряющим русскую речь.
В то время VHS уже был достаточно широко распространен, и я смотрел иностранные фильмы со старым добрым гнусавым переводом.

В тот вечер, когда мне надоело играть, я бросил взгляд на телевизор, на то, что смотрел мой отец — серое, скучное, совершенно неинтересное для меня, ребенка, предпочитающего яркие краски, действие на экране. В тот самый момент я впервые услышал это страшное имя. Оно сопровождалось какими-то непонятными мне терминами.
В тот же момент на экране показали обладателя этого страшного имени. Он пожимал кому-то руки, улыбался. Но со слов диктора я понял, что незадолго до этого рукопожатия с супругами и родными некоторых из этих людей произошло что-то нехорошее, что-то, в чем повинен обладатель этого страшного имени.

В тот же момент я услышал не менее страшное, чем имя человека слово, — «два миллиона». Я не уверен, что в то время смог бы написать это число правильно, но я точно знал, что это очень и очень много.
И, несмотря на обилие непонятных слов, по отрывкам фраз я понял, что с этими двумя миллионами случилось что-то страшное, что-то, в чем был виноват человек-обладатель этого страшного имени.

Теперь мне интересно, немного забавно и грустно одновременно, вспоминая прошедшие годы, замечать, как эти два миллиона превращались в пять, затем в десять, затем в пятьдесят миллионов, затем в восемьдесят, затем в сто шестьдесят… Насколько я знаю, сегодняшний рекорд — полтора миллиарда жертв этого человека.

Пожалуй, это был первый «факт», который я запомнил в своей жизни, во всяком случае, первый политический. В тот момент я не придал этому практически никакого значения. Я просто заложил фундамент, на котором с годами, по кирпичику, строил свое мировоззрение и отношение к миру. Итак, в нашей стране был человек со страшным именем, который сделал нечто ужасное, два миллиона…

Летели годы, появлялись новые фильмы для подростков, с прекрасной, чистой и беззаботной жизнью в раю на Земле, читался АиФ, смотрелись новости, а в 1996 году состоялась олимпиада в Атланте.
То ли мне показалось, то ли диктор из телевизора и вправду был очень рад, но, согласно его сообщению, впервые за многие прошедшие десятилетия на Олимпийских играх победила команда, которая никак не могла прорваться на вершину из-за каких-то «советов».
Тогда по телевизору показали счастливых, улыбающихся молодых людей, размахивающих флагом, на котором явно было больше звезд, чем на нашем.
Я вспомнил, где я видел этот флаг — ну да, там, в фильмах, на моем любимом «видике»! Они лучшие, их флаг лучший – вон, напротив него стоит цифра «1», и все эти люди-победители, как и их флаг, пришли из «того», неведомого мира, где есть рай! Ну, они действительно лучшие!

Я рос, подростковые комедии и ужасы сменили боевики, где бравые солдаты, сыгранные самыми крутыми и популярными среди нас подростков, актерами, сражались за добро, крушили и ломали зло, а затем салютовали этому флагу, тому самому, который первый и лучший, где есть рай на Земле! Где не хочется кушать, тепло дома и все вокруг так аккуратно и чисто!

Помню, впервые смотрел фильм с Сильвестром Сталлоне – «Рокки», кажется, это была четвертая часть.
Боксер прилетел в Москву, чтобы сразиться с русским. И перед выходом русского вдруг заиграл знакомый гимн, офицеры, как по команде, развернулись и выполнили воинское приветствие, показали трибуны, видимо, руководителей Страны Советов, внезапно мое сердце замерло — он? Вроде, не похож… Я внезапно вспомнил про два миллиона, с которыми случилось нечто непоправимо ужасное. Я спросил брата, это ли тот самый человек.
«Кто?» — не понял меня брат.
Я сбивчиво, по памяти, объяснил, что понял, тем вечером, когда впервые услышал про него. И снова прозвучало это страшное имя, на сей раз из уст моего брата: «Нет, это не он, это другой».
Другой? Внезапно я вспомнил диалоги из фильма, что-то про свободу, за которую сражается герой Сталлоне. Конечно, ведь свобода — это хорошо, а на плечах у героя тот самый флаг!

Я вздохнул с облегчением, когда Рокки победил (да как победил — нокаутом!), а затем в интервью на ринге сказал что-то вроде “вы тоже можете стать хорошими”, и все ему зааплодировали.

Можем стать хорошими, а мы нехорошие. Конечно, у нас нет этого флага! У нас отключают воду, холодно дома и… и эти два миллиона!

С тех пор тот флаг был со мной всегда, в моих мечтах, в моих грезах. Флаг, символизирующий рай на Земле!
А вот затем начались проблемы, с моей точки зрения — в Югославии. Какой-то плохой человек, руководитель этой страны, делал что-то очень плохое и всех угнетал.

Решался вопрос о прекращении насилия, и люди, перед которыми стоял тот самый флаг, требовали решительных мер. Тогда я услышал слово «диктатор», я уже знал, что это было плохо, и так же я помнил, что это слово употребляли про того самого человека из моего детства, человека со страшным именем.

Я уже догадывался, где добро, а где зло, где хорошо, где плохо, где правильно, а где нет. И теперь «правильные» требовали наказать неправильных.
Помню, Россия и Китай в ООН использовали право вето, я понял, что это означает запрет на действие людей, которым принадлежит тот правильный, хороший флаг, запрет на то, чтобы они сделали добро — нокаутировали диктатора, чтобы люди в Югославии тоже смогли стать хорошими, правильными.
В тот же вечер по телевизору, неприятного вида, полная женщина яростно критиковала Россию и Китай, и посетовала на то, что у них есть незаслуженное ими право вето из-за…
И тут я снова услышал это страшное имя. Я понял, что когда-то, человек, носивший это страшное имя, сделал так, что Россия и Китай могут блокировать действия правильных, хороших людей. Тогда я впервые разозлился и на этого человека, и на Россию с Китаем.

Облегчение пришло позже, когда правильные люди из страны-рая, этого флага и их союзники по НАТО начали бомбить Белград, несмотря на какое-то там вето, не испугавшись даже того, что это право дал России и Китаю тот самый человек со страшным именем, который сделал что-то ужасное с двумя миллионами. Они не испугались никого! Как в моих любимых фильмах! Это правда, все это правда!

Не испортил мне настроение даже отвратительный поступок некоего российского политика, который, приземлившись там, на земле этого флага, узнав о бомбардировках, развернулся и улетел, что, как объяснили по телевизору, совершенно неприемлемая вещь.

Но главное я знал: «они» — правильные, они — сильные и очень богатые, их все любят!

С тех пор любое политическое или спортивное событие я смотрел, чтобы засвидетельствовать очередную победу правильных людей.
И очень расстраивался и злился, когда кто-то смел им перечить.
В школе я активно занимал «их» позицию, я злился и едва сдерживался от драки с тем, кто их не любил, не восхищался, не уважал.
Я ненавидел Задорнова, злился на стариков, на улице рассказывавших о воздушных боях в Корее и Вьетнаме, о статистике, о космосе, твердо верил в том, что все это враньё. Или, может быть, заставлял себя в это верить?

У меня были союзники, их было много на телеэкране. Они мне говорили: СССР — зло! А нынешние страны СНГ, почти все, продолжатели этого зла, неважно кто — русские, узбеки, армяне. Но они будут свободны, как Югославия, Афганистан, а скоро будет освобожден Ирак, где зверствует диктатор (опять это слово).
А затем нам показали ту полную женщину, которая, поправляя очки на лице, сказала: увы, но шансы освободить русских малы, надо отдавать себе отчет. Никто не свяжется с дикой страной, у которой есть ядерное оружие, оно же тормозит освобождение Кавказа и Средней Азии, благодарите… и тут она снова произнесло имя этого человека. Только теперь оно было не страшное. Теперь оно вызывало гнев и омерзение.

Из-за него, мы несвободны! Из-за него добро никак к нам не придет!

У нас все и всегда было плохо: одежда, машины, нас все боялись, никто не любил. У нас был плохой строй, экономика, мы всем всегда мешали. То немногое, что мы делали хорошо, теперь мешает нам быть свободными, несмотря на то, что Советского Союза больше нет.

Ну, а дальше я просто процитирую режиссера Владимира Меньшова: «С годами мне стало совершенно ясно: вступая на путь антисоветизма, ты непременно придёшь к откровенной русофобии. Человек, последовательно занимающий антисоветские позиции, неизбежно понимает, что эти взгляды народом не разделяются, и тогда он вынужден констатировать – народ не тот. С этим народом вообще ничего невозможно создать, это ошибка природы. Далее – чистый расизм: выкорчевать нужно этот народ, и только тогда человечество сможет двигаться семимильными шагами к счастью».

Но освобождение стало приходить ко мне так же неожиданно, как и пленение.

Конец второй части