— Положи верблюда!
— Ляг! Ложись, дядя! Ваась, Ваась, Ваась! Доцент, а, доцент, он не ложится.
— Пасть порву!
— Слышь? Пасть порву! Ложись, скотина, кому говорят!
Хррртьфу!….
/из к.ф. «Джентльмены удачи»/

На самом деле, не то что положить верблюда, но даже просто с ним пообщаться очень сложно. Верблюд – животное особенное, верблюд сам себе на уме. Его просить или уговаривать бессмысленно. Только когда он сам захочет, тогда и сделает, и то – ну с ооочень большим одолжением.
А так, обычно, верблюд стоит, не спеша щиплет травку, и смотрит вокруг себя глазами, полными высокомерия, граничащим с презрением, типа, плевал я на всё и на всех.

Недавно я встретился с семьей верблюдов: папа, мама, ребенок. Одним словом, все трое – верблюды.
Понятное дело, захотелось мне с ними пообщаться. Редко когда мне встречаются верблюды, все больше бараны попадаются, а тут такая замечательная возможность появилась.

Сначала я подошел к самцу. Он был занят важным делом: медленно монотонно пережевывал траву и, судя по выражению его лица, думал. Я вот даже не знаю, кто еще из животного мира выглядит таким настолько сильно думающим существом, пожалуй, только человек.
Я стоял и терпеливо ждал, когда верблюд закончит думать и, наконец, заметит меня.
Не дождался.
Пришлось воспользоваться проверенным способом: Ваась, Ваась, Ваась.
Верблюд медленно поднял голову и посмотрел в мою сторону.

Немой вопрос отразился в его полузакрытых глазах: «Что это?». И замер неподвижно, как памятник, только челюсти, медленно ходящие туда-сюда, говорили – верблюд находится в своем нормальном состоянии. Так он может жить очень долго, поэтому я отправился к самке.

Самка паслась чуть поодаль от самца. По настрою она ничем не отличалась от своего мужа, ну, может быть, чуть резвее жевала траву и проявила чуть больший интерес ко мне, который, впрочем, очень быстро перешел в безразличие, граничащее с апатией.

Наладить контакт с самкой у меня тоже не получилось.
Осталась последняя надежда – молодой верблюд, их то ли сынок, то ли дочка.

Верблюжонок стоял чуть поодаль от своих родителей и занимался тем же, что и его родители – жевал траву. Но делал это как бы из баловства, по большей части рвал и бросал ее. Он явно скучал посреди этой непоколебимой стабильности верблюжьего существования.
– Привет! Как дела? – обратился я к малышу по-свойски.
«Малыш», метра под два ростом, неожиданно резво поднял голову, внимательно на меня посмотрел и быстрым шагом направился ко мне, при этом издав громкий звук, похожий на одновременное бульканье воды, скрежет металла по стеклу и крик курицы, извещающей мир о только что снесенном ею яйце.

Невольно я сделал пару шагов назад, поскольку маневр верблюжонка мог означать все что угодно: от желания поцеловаться до желания дать копытом. А мог еще и плюнуть, хотя знатоки утверждают, что верблюды не плюются и все это злые сказки верблюжьих недругов и богатые фантазии известных кинорежиссеров.
Верблюжонок оказался добряком, стоял и улыбался, наверное, приняв меня за своего нового друга, что, в общем-то, и было на самом деле.

Много у меня разных друзей, но вот этот верблюд – такой друг первый, и, признаюсь, один из лучших (надеюсь, многочисленные знакомые кошки, собаки, ну и людей немножко, на меня не обидятся).
Поболтав о жизни (при этом я благоразумно отошел от верблюжонка на расстояние, чуть большее, чем веревка могла ему позволить дотянуться до меня), я пожелал ему всего хорошего и отправился дальше путешествовать по ташкентской области, естественной среде обитания верблюдов и других полезных животных.