Не скажу, что этот роман Набокова мне нравится, скорее, наоборот. Скажу больше – я его так и не дочитал до конца, хотя характерный и любимый мной набоковский слог сверкает в нем всеми красками, переливаясь и искря невообразимым бурлеском. Но уж слишком сложна для моего понимания аллегория, и слишком аллегоричен смысл романа. Однако именно он первым приходит мне в голову, когда вокруг в очередной раз происходят странные вещи, — однако вполне обыденные для нашего времени, — появляются и исчезают несуразные персонажи, словно сошедшие с его страниц и материализовавшиеся в нашем мире самым невообразимым образом.
«Приглашение на казнь» — уже во второй раз я говорю об этом. В свое время было первое «приглашение», теперь второе, и, почти наверняка, не последнее. Ладно, если бы были только «казни» — к ним, в общем-то, привык. Мне страшны не они, меня ужасает их ожидание. Все равно, что Цинциннат, безуспешно пытаюсь узнать, когда же это, наконец, произойдет, спрашивая прямо, либо пытаясь угадать по каким-то косвенным признакам ее приближение.
По-видимому, «казнь» непременно должна проходить именно так – с долгим мучительным ожиданием, наверняка так задумано исполнителем приговора. (Кстати, нужно ли говорить, что судья, прокурор, палач и даже адвокат – одно и то же лицо?) Он достиг совершенства, причем не в самом приведении приговора в исполнение, а в том, что этому предшествует.
Он ласково говорит тебе приятные слова, иногда даже заботливо поправляет галстук на твоей шее, съехавший по причине нехватки воздуха и желания вздохнуть поглубже, он по-дружески хлопает по плечу.
Вроде, проникаешься к нему всей душой, и даже начинаешь сомневаться – а палач ли это? Однако потом все становится на свои места – все это всего лишь ритуальные приготовления, для того, чтобы подтвердить неизбежное: казнь обязательно состоится, уже давно так решено.
Вновь начинает учащенно биться сердце, вновь пытаешься дышать глубже и не думать о предстоящем событии, вновь перебираешь различные варианты положения своей головы на плахе, чтобы было удобно и безболезненно с ней расстаться. А палач в это время смотрит на тебя с жесткой усмешкой, потому что он не столько казнит, сколько готовит жертву к казни. Для него гораздо приятнее растянуть удовольствие ее предвкушения, чем совершить сам рутинный процесс уничтожения тебя, как личности.
Да, и еще, пожалуй, один вопрос, который мучает жертву во время долгого ожидания: за что, собственно, казнят? Калейдоскопом прокручиваются прожитые дни, совершенные поступки, и … ничего не приходит настолько ужасного в голову, за что могли бы приговорить к казни.
Более того, оглядываясь вокруг, видишь бесконечное число персонажей, которые ее достойны гораздо больше тебя. Но они, почему-то, не приговорены, а наоборот, показывают на тебя скрюченными пальцами, смеясь и улюлюкая, постепенно заполняя площадь перед эшафотом.
Впрочем, есть и такие, которые прекрасно понимают всю абсурдность положения приговоренного, поэтому тихо, чтобы никто не услышал, пытаются его успокоить: да, ты невиновен, мы это знаем. Но мы знаем и палача – это самый коварный подонок и негодяй. Но ты ничего не можешь сделать, ибо кто ты, а кто он.
Да, все верно, ты уже ничто, и поэтому идешь покорно все ближе к плахе, к топору в твердой и несомневающейся руке, а лица палача уж и не разглядеть – вместо него черное пятно бесконечной злобы.